А вы что же, труженик? -- Да уж известно, не бэтмен!
Мой мальчик, я стану подарком тебе. Это просто:
средь ночи, под ёлочной лапой, в канун Рождества.
Раскроешь цветную обертку неспешно, как взрослый,
и только от счастья чуть-чуть зазвенит голова -
в тональности с песней оживших серебряных ложек
(которым их бархатный гробик вот-вот отворят).
Я буду дороже тебе, чем твой финский всамделишный ножик,
в каникулы - до тринадцатого января.
Вернёшься с потешной прогулки в заснеженной шубе -
и сразу какао, и ноги лениво под плед -
тогда зазвучит для тебя механический Шуберт,
и я закружусь в ритме вальса, которого нет.
А в сумраке спальни (как хочется стать настоящей!)
целуя преграду, что между тобою и мной пролегла,
прошепчешь мне что-то - и мир мой опустится в ящик,
где стопка тетрадок за четверть, и вечность, и мгла.
Солдаты идут штурмовать баррикады из Лего,
доказывать верность тому, кто капризен и мал.
И в шаре стеклянном, под жгучим нетающим снегом,
лежит танцовщица, которую он целовал.
средь ночи, под ёлочной лапой, в канун Рождества.
Раскроешь цветную обертку неспешно, как взрослый,
и только от счастья чуть-чуть зазвенит голова -
в тональности с песней оживших серебряных ложек
(которым их бархатный гробик вот-вот отворят).
Я буду дороже тебе, чем твой финский всамделишный ножик,
в каникулы - до тринадцатого января.
Вернёшься с потешной прогулки в заснеженной шубе -
и сразу какао, и ноги лениво под плед -
тогда зазвучит для тебя механический Шуберт,
и я закружусь в ритме вальса, которого нет.
А в сумраке спальни (как хочется стать настоящей!)
целуя преграду, что между тобою и мной пролегла,
прошепчешь мне что-то - и мир мой опустится в ящик,
где стопка тетрадок за четверть, и вечность, и мгла.
Солдаты идут штурмовать баррикады из Лего,
доказывать верность тому, кто капризен и мал.
И в шаре стеклянном, под жгучим нетающим снегом,
лежит танцовщица, которую он целовал.
(с) Настя Романькова, фотограф - Ира Белякова